Ходил пару месяцев назад на выставку Уорхола и русского поп-арта заодно. Понятно, что поп-артовые художники тем и удивительны, что руками точно так же рисуют, но хотел всё увидеть собственными глазами, дабы, когда буду поливать их произведения тем, из чего они их обычно ваяют, мне уже не могли сказать «Пастернака не читал, но осуждаю». Теперь читал. Теперь осуждаю ещё сильнее.

Сам Уорхол. Это песня. Возможно даже с припевом. Самые замечательные произведения, – кроме шуток, – бутылка для кока-колы и банки для каких-то там бобов. То есть, это то, что во-первых, осмысленно, во-вторых, имеет хоть какую-то связь с искусством. В данном случае – с искусством дизайна. Всё остальное стоило бы назвать «баловство с фильтрами для Фотошопа». Видели, как люди, только что ознакомившиеся с этой программой, в первую очередь лезут пробовать все фильтры по очереди? А потом «мощно редактируют» ими свои фотографии и гордо показывают их друзьям? Фотошопа во времена Уорхола не было, поэтому осуществить всё то же самое даже в худшем качестве было делом совсем не пяти секунд. Но трудности совсем даже не оправдание для плохого результата. То есть, они не делают результат лучше, а оправдываться – воля автора.

Итак, две трети экспонатов выставки напоминают увеличенные фотографии с искаженной цветопередачей (подозреваю, проецировались на холст, потом обводились тушью), на которых знатный поп-артовец ставил свой мастерский росчерк, больше похожий на мазок в полупроизвольном месте. Росчерки совершенно кислотных цветов. В чем радость, в упор не понимаю. Остальная треть (не считая бутылок и этикеток) – корявые, безкомпозиционные и бессмысленные рисунки то ли карандашом, то ли чем-то похожим.

Ещё был зал, где транслировались фильмы. Энди Уорхол был известным новатором, поэтому в киноискусстве тоже открыл своё направление. Основная идея – сценарий, режиссер, оператор, актерская игра и красивый пейзаж нафиг не нужны. Надо поставить камеру, перед ней поставить человека, включить «мотор» и спокойно пойти курить. Получится двадцать минут записи о том, как человек стоит. Лицо крупным планом – он вздохнул, чуть голову склонил, носом шмыгнул, глазами моргнул. Целый мир, блин, в двадцати минутах. Если десять человек записать, то это уже фильм часа на три получится. И его смотреть будут. Сам видел – смотрят.

Не обошлось и без казусов. Одна из сопровождающих меня девушек слишком сильно качнула сумкой и слегка задела бесценный экспонат. Следов не осталось, но я это относительно громко прокомментировал в стиле «не пугайся, если на картине останется царапина – никто не заметит, все подумают, что так и надо». Мимо проходила женщина, которую эти слова сильно задели, и она пробормотала что-то на тему «тупого быдла». Мне даже захотелось предложить тетке пари: я вношу исправления в одну из картин на выставке, а тётка пытается с пяти попыток угадать, в которую картину я внёс исправления. Однако наличие бдительных вахтеров предотвратило этот бесчеловечный эксперимент.

Напитавшись высоким (для эстетов) артом из заграницы, я пошёл знакомится с отечественными аналогами. Дабы зритель входил на выставку подготовленным, организаторы вывесили у самого входа большой стенд с историей поп-арта в СССР. Если верить стенду, вся его история сводится к тому, что его периодически запрещали. А иногда даже запрещали постоянно. Я в общем-то не был этим обстоятельством ни удивлен, ни расстроен. Расстраивали скорее две другие вещи: на стенде не были процитированы слова Хрущева про абстрактное искусство и оное искусство вместе с поп-артом было-таки в конце концов разрешено.

Хитрый маневр со стендом у входа, как легко догадаться, заключается в том, что потенциальному скептику дают отрицательный, по мнению организаторов выставки, пример нехорошего отношению к художникам. Если скептик вдруг решит что-то там покритиковать, голос у него внутри скажет «их и раньше запрещали те, кто их не понимал». Судя по лицам посетителей, их голоса говорили им именно это. Мой же внутренний голос говорил мне совсем другое: «там, на улице, в ста метрах от входа под скромным навесом сидят художники, которые рисуют в миллион раз лучше, чем эти уроды». Я соглашался с внутренним голосом. Какого хрена в филиале Третьяковской галереи выставлена убогая мазня, а нормальные художники почему-то торгуют своими картинами на улице в ста метрах от неё? Хотя, в принципе, понятно. Выстави этих поп-артовцев на той же улице, так все их стороной обходить будут.

Потому как криатифф. Неумелое подражание лубку, увеличенные пакеты из под молока, дикая, кричаще яркая мазня (инструкция на входе утверждает, что народу обязательно должно понравится), уже виденные у Уорхола «испачканные фотографии». Целая стена, увешенная увеличенными этикетками от банок с красной икрой. Отдельный зал, заполненный распечатанными на принтере картинками, нарисованными в архаичном Паинт-Браше. Нет, не пиксельное «Явление Христа народу» – палка, палка, огуречик. Реально, если выставить детские рисунки первого попавшегося класса младшей школы, среднее качество работ на выставке резко бы повысилось.

Но реакция посетителей… Что на Уорхоле, что на его отечественных аналогах… Некоторое количество людей действительно громко и отчетливо цитирует Хрущева или доносит ту же мысль своими словами. Таких – процентов десять. Остальные, типа, вежливые. На лице гамма чувств: понимают, что первые десять процентов на удивление правы, но признать это боятся – а ну как безграмотным быдлом их кто-то сочтет. Поэтому ходят и пытаются «понять смысл», найти что-то в этом бреде. Или внушить себе, что они не понимают, но «на самом деле это прекрасно». Нет, я не умею читать мысли – я прислушивался к разговорам и видел мимику. Стоят двое: «Всю выставку обошли, полная ерунда» – «Нет, мясорубка в центральном зале была неплохой».

Это – показатель. Пытаться найти что-то приемлемое, тогда как на нормальной выставке обычно перечисляют то, что особенно понравилось, а не было терпимо.