Саше хотелось есть. В школе он не замечал голода: увлекали уроки, разговоры с товарищами, да мало ли интересных вещей существует? Зато дома желудок напоминал о себе, вызывая навязчивое желание скушать слона.
Саша даже не стал переодевать брюки, настолько хотелось побыстрей добраться до кухни. Он только куртку скинул и портфель убрал в шкаф. После этого, в три прыжка преодолев коридор, Саша ринулся к холодильнику.
– Сашенька, ты будешь солянку? – донесся до него голос из противоположного угла кухни.
«Ах, да!» – вспомнил Саша, – «Сегодня же суббота, мама не работает».
– Нет, мам, я не хочу, – сказал он.
– Как это ты не хочешь? Сегодня на обед солянка с сосиской.
Саша скривился. Вообще-то ему хотелось сделать себе макароны и пожарить котлету.
– Мам, а зачем ты спрашиваешь, если все равно от моего ответа ничего не зависит?
– Но меня же интересует твое мнение.
– Тогда я хочу котлету с макаронами.
– Я уже приготовила солянку.
– Мама, я САМ приготовлю себе макароны.
– А солянку я должна по-твоему выбросить?
Саша немного постоял в нерешительности.
– Ладно, давай солянку.
Мама взяла тарелку и положила Саше порцию раза в полтора большую, чем он обычно просил, но Саша на всякий случай не стал протестовать.
– Как дела в школе? – поинтересовалась мама, когда Саша принялся за еду.
– Нормально, мам, только вот наша руссичка хочет повести нас в воскресенье в музей-квартиру какого-то писателя, а зачем нам туда? Ну, посмотрим мы на стулья, на которых он сидел, на ручки, которыми он писал, а толку-то что? Не все ли равно, какой ручкой писать, правда?
– Она, наверное, хочет приобщить вас к прекрасному, – невпопад, как показалось Саше, сказала мама.
– Ну, не знаю. Просто мне это не очень интересно, да и остальным в нашем классе тоже. Ну, мы с Мишкой сказали, что давайте лучше в Пушкинский музей сходим, там картины, скульптуры, и вообще здорово. Ну, а она…
– Саша, не говори так часто «ну». Не нужно столько вводных слов.
– Хорошо, мам. Ну так вот, а руссичка говорит, что мы этого писателя проходим, поэтому надо посмотреть, как он жил, творил, ну и все в таком роде. А мы с Мишкой спросили у класса, куда все хотят пойти. Ну а руссичка…
– Саша, я же попросила… Это «нуканье» засоряет твою речь.
Саша замолчал, потеряв нить повествования.
– И что же было дальше? – спросила мама.
– Дальше… – Саша посмотрел на вошедшую в кухню овчарку Герду, – дальше половина класса промолчала, а половина сказала, что они хотят в Пушкинский, потому что, хоть они там и не были, но нам верят. Ну… – Саша поперхнулся, – мы с Мишкой сказали, что вот, класс тоже хочет в Пушкинский, а руссичка сказала, что ее не волнует, куда класс хочет, и по ее программе посещение музея этого писателя, – Саша проглотил очередное «ну», заменив его менее заметным «в общем», – в общем, нам туда завтра, а Мишка сказал, что надо просто не прийти, тогда и проблем не будет…
– Ути-пуси, – сказала мама и погладила Герду, та благодарно завиляла хвостом, – а кто у нас такой хороший?
– Мам!
Мама перевела взгляд на Сашу:
– Да-да, продолжай.
– Вот, Мишка сказал, что надо просто не приходить. А я сказал, что руссичка, конечно, дура, но если мы не придем, то ведь получится, что мы ее подвели. Я сказал Мишке, что так делать нехорошо, а он знаешь что сказал?
Мама чесала Герду за ухом:
– Ути, лапочка. Герда кушать хочет? Сейчас покормим Герду. Кашей с сосисками… Герда хочет сосиску?
Саша опустил глаза, подцепил на вилку кусок вышеупомянутого продукта и начал без энтузиазма его пережевывать. Есть уже расхотелось. Краем глаза Саша следил, как мама разогревает в микроволновке кашу, а Герда заискивающе следит за каждым ее движением. Наконец, каша была готова. Мама немного помешала ее и перелила в Гердину миску. Герда проглотила свою еду, казалось, за один глоток, Саша за это время не успел съесть даже треть сосиски.
– А ты уроки сделал? – неожиданно спросила мама.
– Мам, я же только что пришел.
– Да, но ты их обязательно сделай.
– Сделаю.
– Тебе какие надо делать?
– В понедельник русский, по нему ничего не задали, биология и физика, – тут Саша вспомнил одну интересную штуку, – Мам, представляешь, тут Петр Павлович в прошлый четверг рассказывал про электроны…
– А кто такой Петр Павлович?
Саша обомлел:
– Ну как же, мама? Он же наш учитель по физике уже второй год, я еще к нему в клуб юных физиков хожу. Ну, мы с ним еще на прошлом занятии в зоопарке были. Помнишь, я у тебя деньги за билет просил…
– А почему ты мне не сказал, что это – деньги на билет?
– Я сказал.
– Да-а-а?
– Да, мам. Представляешь, мы пришли на занятие, а Петр Павлович говорит: «ребята, такая хорошая погода, давайте лучше в зоопарк пойдем!». Он нам даже билеты оплатил, только мы ему потом деньги отдали, на следующий день.
– Почему же ты, когда папа тебя в зоопарк звал, с ним не пошел?
– Мам, ну с папой-то идти не интересно, он все торопит: «пойдем дальше быстрее» и ругается все время, а Петр Павлович, он столько про зверей знает и все нам рассказывал. Представляешь, оказывается верблюд не носит воду в горбу, он там хранит жир! А не жарко ему потому, что у него шерсть теплоизолирующая, а на животе ее нет, и он животом прохладный воздух поглощает. То есть, живот у него в тени, и он тепло в тень отдает, так правильнее, так Петр Павлович сказал, а еще он нам объяснил, почему кашалотам не холодно в ледяной воде…
Мама неодобрительно смотрела на Сашу, а когда он сделал паузу, чтобы отдышаться, сказала:
– Все-таки папа – это родной человек, а Петр Павлович – чужой.
– Ну и что, мама, с Петром Павловичем же интересней! Он столько всего знает!
– А мы, значит, тебе не нужны? – сказала мама с надрывом,
– Нет, вы нужны…
– А получается, что не нужны. С нами ты никуда идти не хочешь, а со своим Петром Павловичем…
– Но вы же сами никуда не идете! Я же вас звал в Политехнический музей и в Биологический, а вы все: «да, да», а сами не идете…
– Нам некогда, у нас много дел.
– Я вас и не обвиняю… Так вот, я не дорассказал! Нам Петр Павлович на занятии в клубе объяснял про электроны. Так вот, каждый электрон, он как бы везде, представляешь! Каждый электрон, он как бы везде, во всей вселенной одновременно! А я раньше думал, что это шарики…
Мама улыбнулась:
– Это и есть шарики, только они очень маленькие и их не видно.
– Нет, мам, это раньше так считали, а теперь открыли, что они сразу везде, но у них разная эта… плотность вероятности. Как раз это нам Петр Павлович объяснял.
– Ну-у-у, тут ваш Петр Павлович ошибается. Электроны – это такие частички, очень-очень маленькие, они вращаются вокруг других – атомов.
– Мам, я все это знаю. И что атомы состоят из нейтронов и протонов тоже… Только Петр Павлович не ошибается, он – очень умный.
– А я, значит, получается дура?
– Нет, мам ты не дура, но ты ведь работаешь кассиршей, а Петр Павлович, он – доктор наук.
– У меня образование инженера, – сказала мама, – и я не хуже твоего Петра Павловича знаю, что такое электроны. А ты вот пока еще не знаешь и не понимаешь ничего!
Саше стало обидно – Петр Павлович говорил ему, что Саша уже знает физику на уровне одиннадцатого класса, а может даже и первого курса института.
– И не забудь сделать уроки! – добавила мама.
– Мам, я сделаю чуть позже, только отдохну немного.
– Знаю я тебя! Потом скажешь, что забыл.
Вообще-то, Саша с нетерпением ждал, когда же наконец можно будет почитать ту книжку по физике, которую он уже давно собирался прочесть, он называлась: «Введение в теоретическую механику», а те примитивные задачки из школьного учебника, Саша и не собирался решать – Петр Павлович давно освободил его от этой необходимости.
– Мам, я сделаю уроки.
– Вот-вот, сразу после обеда и садись.
– Я сяду, когда захочу! – не выдержав, огрызнулся Саша.
– Так, ну-ка не груби мне! Я сказала, делать уроки, значит, садись и делай!
– Мам, но я и так собирался делать уроки.
– Только вот не надо мне сказок рассказывать…
Тут Саша не выдержал и заорал:
– Я буду делать уроки, когда захочу!!!
В уголках маминых глаз показались слезы, Саше стало ее жалко, и он в который раз пошел на попятную:
– Ну, ладно, мам, я сделаю, сделаю уроки.
Мама молчала. Саша зачерпнул вилкой солянки и задумавшись, чуть не пронес ее мимо рта.
– Осторожнее! Какой же ты рассеянный! И о чем ты только думаешь?!
– Я думаю о нашей руссичке, – нехотя сказал Саша, – она, по-моему, дура, представляешь, надо было написать сочинение по «Грозе», она диктовала вопросы для плана и там был вопрос: «что Островский хотел сказать своей книгой?». Вот, – продолжил Саша, потихоньку распаляясь, – а я в сочинении написал, что ничего такого он сказать не хотел, просто ему нравилось о людях рассказывать, а она сказала, что это все неправильно, а я спросил: «Почему? Ведь он никому не говорил, что он хочет сказать». Ведь правда, мам, он же ведь ничего не говорил нашей руссичке? Так что, черт его знает, что он хотел сказать. А руссичка…
– Саша, я же тебя просила не чертыхаться.
– Ой, мам, извини, я забыл. Так вот, руссичка…
– Нет, Саша, надо себя контролировать и следить за своей речью. Я хочу, чтобы ты был культурным и вежливым мальчиком.
– Да, мам. Так вот, руссичка…
– Нет, Саша, – сказала мама, повысив голос, – ты должен сказать: «хорошо, мама, я больше никогда не буду чертыхаться».
– Да, мама, я никогда больше не буду чертыхаться, черт побери!
– Так, почему ты кричишь?
– Мам, ты первая начала…
– Я не начинала.
– Хорошо, мама, я больше никогда не буду чертыхаться.
– Вот теперь продолжай.
Но Саше уже расхотелось рассказывать дальше.
– Они поженились и жили счастливо, – сказал он, а мама даже не спросила, что это должно означать, будто не заметила несоответствия.
Саша зачерпнул еще солянки, и тут его взгляд упал на телефон:
– О, мам, я такую штуку придумал. Смотри, я с Мишкой подолгу треплюсь, и вот что мне пришло в голову, а что если…
– Надо говорить «разговариваю».
– Да, я с Мишкой подолгу РАЗГОВАРИВАЮ, и вот я подумал, а что если сделать наушники и микрофон и подключить их к телефону? Ведь это же очень удобно, не надо трубку держать. А если сделать длинный провод, то можно ходить по комнате и делать что-нибудь во время разговора…
– Убери локти со стола, – сказала мама.
Саша убрал локти и продолжил:
– Я с Петром Павловичем советовался, он сказал, что это – хорошая мысль, и что он научит меня паять и как все это сделать объяснит. Я уже даже немного знаю как. Надо…
– Ты бы ел солянку, а то остынет.
– Да, сейчас только дорасскажу. Надо взять обычную эту штуку… как у наушников на конце провода, и к ней…
– Ну ешь же, остынет ведь!
– Мам, да уже остыло, я потом разогрею в печке и доем… так вот, и такую же штуку припаять к тем проводам, которые в телефоне, только эту штуку надо наоборот, чтобы в нее включалось…
– Саша, ну почему же ты не слушаешь, что я тебе говорю?
– Мам, я слушаю, я же отвечаю на все твои вопросы… Так вот, надо такую же штуку в телефон, только я пока не знаю, как разобраться какие провода какие…
– Я вижу, что по-хорошему с тобой нельзя… Ну, что ж… Я ничего не хочу слушать пока ты не доешь, – мама зажала уши.
Этого Саша уже не мог стерпеть.
– Мама! – позвал он.
– Нет, Саша, пока не доешь, я ничего не хочу слышать.
«Но ведь она же сама начала разговор, черт возьми!», – сказал чей-то голос в Сашиной голове. Саша в ярости вытряхнул содержимое тарелки на стол и швырнул ее в раковину. Мама разжала уши и упавшим голосом произнесла:
– Ты совсем сошел с ума…
– Я никогда больше не буду с тобой разговаривать! Слышишь?!! Никогда! – закричал ей Саша и, опрокинув табуретку, выбежал из кухни.
Мама посмотрела ему вслед. «Почему же он так плохо ко мне относится?, – думала она, – Я ведь так о нем забочусь, все для него делаю. А он постоянно устраивает истерики. Стоит мне с ним заговорить, в него будто зверь вселяется. Он становится диким, неуправляемым. Ведь это все уже не в первый раз. Может, стоит его врачу показать? Хотя, нет. Ничего серьезного, скорее всего. Все подростки такие. Это, наверное, переходный возраст».
