lex_kravetski

Третьего дня был на выставке «Лицо города — Лик деревни», проводимой (о, горькая ирония!) Московским Центром Фотоискусства. Правда, выставочная часть, относящаяся непосредственно к «ликам–лицам» была далека от того, чтобы занять все залы этого необъятного помещения, но пускали в Центр по единому билету, поэтому, отсмотрев саму выставку, я посетил и другие залы (впрочем, их экспозиция со времён прошлого посещения ничуть не изменилась, поэтому и сказать о них особо нечего. МЦФ, как мне кажется, вообще нацелен на превращение самого себя в статичный музей).

Демонстрируемые на выставке полотна выполнены не без изящества, и их философская подоплёка вполне читается. Хотя видно, что основной автор представленного — Белянский — чересчур увлекается некогда освоенным им шаблонным методом передачи контрастов. Чуть ли не 90% представленного по сути является вариацией одного и того же приёма: плавного перетекания городских кварталов в деревенские пригороды, заключённого в рамки полотна. Не скрою, в трёх-пятиметровых масштабах такое впечатляет. Прорисовано каждое здание, каждая ветка дерева, буквально каждая травинка — правда, последнее весьма непросто рассмотреть. Тёмные городские закоулки эффектно обыграны завышенной гаммой, а в их деревенских аналогах гамма, наоборот, занижена, что создаёт ощущение особой теплоты деревенского быта.

Но всё это приедается. Не удаётся современному искусству затронуть те струны, которые с лёгкостью зацепляли фотомастера былых дней. Погоня за технологиями выветрила из фотоискусства его сокровенное правдолюбие. По сути, и сама приставка «фото» остаётся скорее по инерции. Она — привычка, а не содержание. В нынешнем «фото» никакого фото уже не осталось.

На выставке я надолго остановился перед полотном всего один раз. Оригинально скомпонованный диптих являл собой как бы отражение своей левой части в правой (или правой — в левой, зависит от личных взглядов зрителя). Молодая девушка сидит на подоконнике многоэтажного дома и сквозь открытое окно созерцает раскинувшийся перед ней, — даже нет, под ней, — город. Её зеркальное отображение — другая девушка, тем не менее, внешне похожая на эту как две капли воды и отличающаяся только взглядом, — точно так же сидит на подоконнике деревенского дома и смотрит на муравейник. Глубина диптиха в том, что взгляд деревенской девушки куда как более живой и в глазах её гораздо больше интереса к наблюдаемому, нежели у её городской близняшки. Но самое приятное, что диптих, несмотря на физически присутствующую трёхмерность, воспринимается всё-таки плоской своей проекцией — прямо как у мастеров прошлого.

Сначала я просто стоял и смотрел. Потом оценивал технику автора. Потом искал философский смысл произведения. И только в совсем отдалённом «потом» я начал думать, что же меня так привлекло в этой фотографии? И понял…

Ведь ещё в очереди за билетами я, чтобы скоротать время, рассматривал постеры с рекламой выставки. И на этих постерах, стилизованных под старину, были именно проекции. Сам того не понимая, я ожидал и на выставке увидеть всё то же самое — двумерные картины. Простую и естественную цифровую технику тридцатилетней давности. То самое, что наиболее подходило бы к выбранному направлению: поиску невидимых глазу аспектов души человека.

Я знаю, что подобных мне злопыхатели часто называют «олдфагами», то есть, пожирающими прошлое. Но такой термин неудачен и совсем не отражает сути — ведь не прошлое само по себе мне нужно. Мне нужна простота и естественность. Без лишнего и наносного, без нарочитой технологичности. Без максимализма, убивающего дух искусства. Я не отмахиваюсь от нового. Но только до тех пор, пока это новое не выхолащивает суть.

Ведь что может быть естественней уже позабытой цифровой матрицы? Свет, проходя через оптическую систему линз падает на двумерную цифровую пластинку, каждый сенсор которой честно передаёт то, что он почувствовал. Разве не так работает наш глаз? Разве не то же самое мы им видим? Но чего же нам тогда ещё надо? Форма и цвет — две составляющих чудесного среза реальности, представленной на фотографии. Форма и цвет — ничего лишнего. Остальное только портит впечатление. В реальной жизни мы, конечно, можем перемещаться вокруг объекта, но видимая нами картинка при каждом перемещении будет иной, не той же самой, что секунду назад. Роль фотохудожника — уловить эту картинку. Ту единственную и неповторимую. Тот локальный экстремум Прекрасного, который как раз и должен увидеть зритель.

Матрица, помещённая в корпус фотоаппарата, приправленная оптикой и максимально простой системой первичной обработки изображения — это кисть, которой старые фотографы рисовали свои шедевры. Наличие физически ощущаемого единого объекта — фотоаппарата, как бы являющегося продолжением глаза, заставляла их мыслить иначе. Совсем не так, как мыслят наши современники. Фотография отображала увиденное, а вся её постобработка сводилась лишь к тому, чтобы запечатлённое ещё сильнее совпало с реальностью. Именно поэтому при взгляде на старые фотографии так щемит сердце — мы ведь смотрим вместе с фотографом на кульминацию его наблюдений.

Многие даже не представляют себе, насколько прекрасен каждый кадр на бумаге или на двумерном мониторе: эти вещи — удел редких уцелевших «олдфагов», всем же остальным подавай трёхмерные картинки, которые если и превращаются в двумерные, то только в результате проекции. Но проекция — это совсем не то. Ваши 3д-мониторы, господа, лишь жалкое подобие плоских. Вы говорите, что разрешающая способность полотен на два порядка выше старых цифровых изображений. Что глаз заведомо не способен различать цвета с сохранённой на полотнах точностью. Что 3д-монитор лишь чуть-чуть хуже передаёт зафиксированное на полотне — да и то, нужны приборы, чтобы обнаружить эту разницу. Что проекция по качеству передачи цветов на голову уделывает даже последние перед их окончательным исчезновением модели цифровых фотоаппаратов. Но в передаче ли цветов дело? В количестве ли точек на единицу объёма? Нет, разница в ощущении, господа. Современность технологически совершенна. Прошлое было совершенно духовно.

Вот этот вот трёхмерный объект, который вы можете разглядывать с разных сторон, когда он воспаряет над полотном, он — не фотография. Он — трёхмерный объект. Магия, — выражаясь современным языком, — «одной проекции», увы, утеряна. Фотограф теперь — не фотограф: он принёс вам кусок пейзажа, выставил вам на стол весь натюрморт или даже посадил на ваш стул иллюзию вашего приятеля, предоставив вам самим выбирать ракурс. Он схалтурил, проще говоря.

В те давние времена фотограф был чем-то сродни исследователю мира. Он не «забирал с собой» всю улицу, но искал точку, с которой эта улица наиболее выразительно смотрится. Взгляните даже на те альбомы тридцатилетней давности, которые снимались не профессионалами. Видно же, что на каждом, на каждом снимке фотограф строил кадр. Да, он мог бы запросто нащёлкать десять тысяч кадров с каждого своего шага, но он же этого не делал. А почему? Потому что цифровой фотоаппарат дисциплинирует. Он заставляет выбирать ту единственную проекцию, которая ярчайшим образом представляет Место и Время.

А теперь взгляните, как делаются современные полотна: молодой раздолбай с трёхточечным (в лучшем случае) сканнером шатается по улицам. Вдруг ему показалось, что это место может заинтересовать другого раздолбая. Он выхватывает сенсоры из карманов, зажимает их в кулаки, расставляет руки и делает скан. Если он не совсем вконец ленивый, то отходит на десяток метров и фиксирует там третью опорную точку. Ну это, для совсем уже полной панорамы. С двух же сенсоров у него выйдет одна только узкая, которую он, ничтоже сумнявшись, дома достроит до полной. Просто выкачав третью опорную точку из интернета или, — да чего там, — с помощью «интеллектуальной» интерполяции. То есть, с искажением всех пропорций и прочими прелестями компьютерного гадания на кофейной гуще.

Всё, снимок, вроде как, готов. Сканнер раздолбая добил на пару сотен метров, но ему больше и не надо: раздолбай и так создал «шедевр». Теперь он урежет панораму, отретуширует плохо отсканированные места, сделает несколько пресетов камеры и выложит созданное на очередной «фотосайт». И это ещё хорошо, если не наложит на получившееся десяток встроенных фильтров ради «художественного эффекта». При этом, он, конечно, даже и не представляет себе, что пресеты камеры — это те самые двумерные цифровые снимки. Зачем ему про это знать? Технология ведь дала ему простой и понятный способ изготовления технологичных отпечатков реальности. Ну а то, что реальный, — не сгенерированный программой, — художественный эффект исчез, его это не волнует.

Ровно так же нельзя без слёз смотреть на современных горе-профессионалов. Группа в пять-шесть человек, вооружённых дальнодействующими сенсорами, отправляется на «объект» (обратите внимание на терминологию: «объект» — будто сама природа уже стала просто элементом компьютерной программы). «На объекте» один из них восседает над навигаторным слепком местности и раздаёт остальным указания, куда им поставить сенсоры. Потом по мобильной связи корректирует их расположение. Я слышал эти профессиональные разговоры: «Вася, ты не там встал, тут стена с плотной арматурной решёткой, она тебя нафиг заэкранирует». И смех, и грех. Там, где былой фотограф просто бы при помощи собственных глаз нашёл правильный ракурс, эти бегают с апробаторами. Выясняют, куда и как сильно добьёт сканнер.

Полученное в результате их беготни, потом отшлифовывается технологами до гламурного блеска. Но кто из этой толпы людей — фотограф? Ни один. Фотограф — это тот, кто держит фотоаппарат. Они же — все поголовно технологи. Их полотно просто возникло из ничего. В нём нет осмысления человеком увиденного, одна лишь механическая фиксация существующего.

Даже не фиксация — это с корнем вырванный фрагмент реальности. Ведь сканнер не способен отсканировать небо — даже до линии горизонта добивают толко самые дорогие экземпляры. Откуда тогда небо берётся (в тех случаях, когда «фотограф» всё-таки соизволит показать его зрителям)? Да понятно откуда — из старой доброй цифровой фотографии. Разве что самую малость доработанной для возможности съёмки сверхшироких углов. И с расширением диапазона за грань видимого глазом. Да-да, эти ваши «прозрачные здания» — просто рекламный трюк. Камера банально снимает не только в видимом, но и в рентгеновском диапазоне, а потом при помощи компьютера достраивает невидимые за зданиями фрагменты неба по рентгеновскому снимку, откалибровавшись по видимым фрагментам. Вы же, господа, всё это радостно кушаете и просите добавки.

Я с ностальгией вспоминаю прошлое, когда на фотографиях ничего и никогда не достраивалось. Когда матрица просто фиксировала то, что видит глаз. Когда рассматривалось всё это не на полотнах, а на бумаге и двумерных мониторах. Когда фотоаппараты были только у тех, кто собирается фотографировать, а не бездумно рвать фрагменты реальности. Когда каждая фотография отражала ви́дение фотографа. Как же много мы потеряли из-за погони за технологиями… Куда делась естественность? Непосредственность? Теплота цифры? Ничего этого нет, есть только механическая фиксация. Технологии порушили искусство, да и сферу развлечений тоже.

Кто сейчас знает фильмы, снятые на заре внедрения компьютерных спецэффектов? Ещё те, двумерные? Ещё те, без актёров-двойников и электронной жизни? Актёр ведь играл перед камерой. Тут каждое слово важно: актёр, играл, камера. Куда это делось? В те времена большинство кадров содержало настоящих актёров — только для опасных трюков и сложных для тех времён спецэффектов использовались компьютерные модели. А сейчас как? Процесс съёмок начинается с моделирования каждого актёра, каждой декорации, каждого предмета, вообще всего, что появляется во временно́м срезе панорамы. Настоящий, живой актёр представлен только в артхаусных фильмах, да и то не всегда. В остальных же случаях он играет где-то там, за границей панорамы, а в панораме мы видим его модель, дотошно повторяющую все записанные движения актёра, гримасы его мимики и даже блеск глаз. Многие скажут «так оно же по слепым тестам неотличимо», а я отвечу «доверять слепым тестам могут только слепые». Мозг воспринимает не только картинку, сколь неотличимой от реальности она бы ни была. Мозг чувствует ещё и энергетику актёра. Но какая энергетика может исходить от модели?

Да что там, многие популярные актёры вообще не существуют в реальности. Действует только удачно сделанная модель, за которую двигаются и гримасничают никому неизвестные люди. Было ли такое в прошлом? Видели ли вы на экране вымышленных, целиком компьютерных персонажей? Нет, не видели. Вы вообще много чего не видели, господа. Сейчас вовсю идут работы по созданию целиком виртуальных актёров — уже не для массовки, а для первых ролей. Тут даже гримасничать за панорамой никто не будет. Программа сама построит гримасы по команде режиссёра. Это вам не какие-то там толпы сгенерированных объектов с высоты птичьего полёта — это уже первый план. С «неотличимыми от человеческих» лицами. За которым стоит один только поток единичек и нулей. Какой эффект от этих фильмов? В плане воспитания, в плане передачи живых эмоций, в плане прикосновения к прекрасному — нулевой. Зато развлекательный зашкаливает. Потому что это — просто конвейер для производства удовольствий. По иронии судьбы слова «фабрика грёз» стали реальностью — с панорам на нас давно взирают одни только грёзы. Даже хуже — иллюзии грёз. Человек как таковой покинул сферу искусства.

И это отражено в каждой составной части конвейера: где программа телепередач? Нету! Вместо неё «интерактивный доступ к программам». Если раньше человек, простите за этот вульгаризм, потреблял обдуманную и тщательно выверенную сетку телевещания, где следование программ друг за другом было неслучайным, где разработчики сетки привязывали передачу к наиболее располагающему к её просмотру времени суток, то теперь сам зритель выбирает что и когда смотреть. От этого замысел передач начисто разрушается, поскольку они уже не идут в чёткой логической последовательности. Дошло до того, что зрители смотрят не передачи целиком, а только их фрагменты! Вот он — результат перехода к интерактивности.

А компьютерные игры? Где шедевры эпохи их расцвета, в которых задействовались не только рефлексы игрока, но и его фантазия? Где игроку поставлялись только проекция трёхмерной картинки и звуковое сопровождение, где персонажи обладали видимой глазом нарисованностью, а не были неотличимы от реальности? Нет этих игр. Теперь каждая игра выкладывает игроку всё готовенькое: полную иллюзию присутствия, с мышечным и мозговым управлением, полностью исключая фантазию из игрового процесса. Игрок уже не вертит рычажок геймпада (посмотрите в словаре, что это такое — узнаете много нового из числа старого), воображая, что он (точнее, его персонаж) бежит. Теперь вместо этого игрок просто думает, куда надо бежать или же перебирает ногами в имитаторе физики. Ну и зачем такое нужно? Побегать можно и в реальном мире — виртуальный для этого не нужен. Раньше, в прошлом, основной целью игры была тренировка воображения, развитие фантазии, теперь же это — просто реалистичный «бах-бах».

Или взять недавно появившиеся «сады удовольствий»? Эти пространства, покрытые высокоточным интерактивным полотном, куда приходят люди с целью конструирования реальности. От манипуляций посетителей за считанные секунды создаются виртуальные ландшафты и вырастают виртуальные дворцы, на которые новые посетители либо просто любуются, либо же их дорабатывают. Разве может возникновение памятников архитектуры без многолетнего физического труда иметь какую-то ценность? Про то ли было сказано во фразе «надо возделывать свой сад»? Вдумайтесь: возделывать. Не создавать его иллюзию с помощью пассов руками над 3д-интерфейсом. К последнему ведь не даром приклеилось прозвище «интерфейс для дураков». Именно что: только дурак таким образом будет растить сады.

Но самое страшное, эти виртуальные миры стали населяться виртуальными же жителями, что превратило сады удовольствий сначала в некую разновидность градостроительных симуляторов (но согласитесь, маленький город на столе с полотном всё-таки гораздо милее человеку, чем такой почти в полный масштаб в саду удовольствий), потом в многопользовательские стратегические игры, а теперь практически в симулятор Творца… Люди ходят в эти сады, чтобы почувствовать себя Богом. Это ли не закат цивилизации? В которой, совсем как на диптихе с той выставки, между городом и муравейником нет почти никакой видимой разницы?

А разница-то ведь есть. Именно из-за этой разницы взгляды девушек-двойников неуловимым, но вполне ощутимым образом отличаются. Деревенская девушка смотрит на творение Господа (или Природы, как кому угодно). Городская — на творение человека. Которое, тем не менее, с каждым годом содержит всё менее и менее человеческого: людям уже не интересно осмыслять реальность. У них в её отношении другие цели — механически фиксировать или конструировать новую. «Старая» реальность, в плане её осмысления — удел «олдфагов». Именно нам понятна прелесть той, старой цифры, тех, старых транзисторных усилителей, тех, старых игр, фильмов, телевидения. Всего того, в чём проявлялась естественность взаимодействия человека с окружающей его реальностью.





doc-файл